Если Америка — это еще не все, то без нее все равно ничего не происходит.

Г. Мартин, Х. Шуманн[1]

Япония

Территориально и культурно Япония, конечно, относится к Востоку, но по уровню экономического развития, несомненно, к Западу. И это сочетание делает ее пример показательным для всего дальневосточного региона.

Япония долгое время являлась мировым символом экономического чуда. «Чудо» началось в 1956-1973 гг., когда среднегодовые темпы роста реального ВВП, страны «Восходящего солнца», составляли 9,3%[2]. По уровню ВВП Япония скоро вышла на второе место в мире. В основе японского чуда лежала собственная модель развития, которую в той или иной мере впоследствии переняли почти все будущие Азиатско-Тихоокеанские Тигры. В основе этой «азиатской» модели лежала с одной стороны централизованная экспортно-ориентированная защищенная протекционистскими мерами экономика, а с другой культурная модель «страны-нации», напоминавшая традиции XVII в. кокутай («тело государства») и сакоку (самоизоляции) в ХХ веке. Быстрая прибыль в данной модели играла второстепенную роль, а главную - долгосрочное опережающее развитие. Такая экспортно-мобилизационная модель позволяла в полной мере использовать потенциал главного ресурса развития азиатско-тихоокеанского региона – дешевую и трудолюбивую рабочую силу: в Японии среднегодовое количество рабочих часов (для производственных рабочих на предприятиях с 30 и более работниками) в 1960-х гг. составляло 2484 часа! И эта потогонная система работала с интенсивностью и отдачей в несколько раз более высокой, чем на американских заводах[1]!

Рынок в «корпорации» Japan, Inc имел подчиненное положение, главное место в ней занимало легендарное МВТП - Министерство внешней торговли и промышленности, опиравшееся Кейрецу, или возглавляемые банками корпоративные группы, проводившие целенаправленную и согласованную экономическую политику. На низовом уровне  японцы, по словам, председателя судостроительной компании «Мицуи Дзосэн»  И. Ямасита, «возродили старую общину на своих промышленных предприятиях»[3]. Персонал ключевых крупнейших японских фирм представляющих 20% всей рабочей силы страны работал на условиях пожизненного найма. Национальный общинный дух сохранялся даже на высших ступенях социальной  лестницы, не случайно Япония имеет один из самых низких в мире уровней социального неравенства.

Источником роста японской экономики был американский рынок и американские технологии. Н. Гарделье, администратор Института национальных стратегий США  замечал в этой связи: «Подписав менее, чем за 25 лет 32 тысячи контрактов о передаче технологий на общую сумму 9 млрд долларов, мы продали японцам все наши знания… японцы благодаря использованию наших же знаний продали только в 1986 г. нам товаров на 58 млрд долл. больше, чем у нас приобрели»[4]. Но японцы шли дальше – десятки тысяч японских студентов обучались ежегодно в американских вузах, сотни американских ученых работали в ведущих научных организациях США. Журнал «Форчун» в те годы писал: «японские ученые работают в США, принадлежат к крупным фирмам. Вернувшись домой, они прихватят освоенную в Америке передовую технологию и превратят ее в дополнительный сокрушительный экспорт»[5]. И японцы действительно сделали это, создав свою научную базу: в 1986 г. экспорт японской технологии почти сравнялся с импортом зарубежной. Патентное бюро США выдало японцам 14 тыс. патентов, немцам – 7 тыс., англичанам ~ 3 тыс. Сами американцы получили 38 тыс. патентов[6].

Успех японцев возродил в них чувство воспитанное синтоизмом, фактически утверждавшим принцип превосходства японцев над всем человечеством. Не случайно указывая на почти треть зданий в центре Лос-Анджелеса скупленных японцами, японский миллиардер С. Кубаяси заявлял: «война с американцами, которую я не прекращал в душе и после 1945 г., наконец-то завершилась успешно»[7]. В 1986 г. премьер министр Японии Накасонэ объявит своим коллегам по правящей партии: «В настоящее время японское общество поднялось на высокий образовательный и интеллектуальный уровень, который намного превосходит средний уровень в США…». В 1986 г. 71% японцев был уверен в своем качественном превосходстве над людьми других национальностей. В 1978 г. таких японцев было – 65%, а в 1957 – 47%[8].

Однако именно в это время начался закат экономического чуда страны Восходящего Солнца, причиной тому стал устойчивый профицит торгового баланса экспортно-ориентированной страны, который привел к росту курса йены почти в два раза к середине 1980-х. Сильная иена, или endaka, возникшая с отменой Бреттон Вудских соглашений, придавила экспортные отрасли и подтолкнула отток производственных мощностей из Японии. Очередной удар иена получила в 1985 г. с подписанием соглашения Plaza Accord, девальвировавшим американский доллар, за три года – с 1986 по 1989 - он вырос почти втрое: с 265 иен за доллар до 138 иен, но это было только началом:

С падением Советского Союза Соединенные Штаты лишились своего врага, а «отсутствие общего врага, объединявшего союзников, - отмечает С. Хантингтон, - неизбежно ведет к обострению противоречий между ними».На причину обострения указывали американские аналитики: «Вашингтон хотел видеть Западную Европу и Японию достаточно сильными помощниками в борьбе против Советского Союза; но он не желает видеть их сильными настолько, чтобы дать им возможность бросить вызов американскому лидерству»[9]. В итоге, отмечает Дж. Стиглиц «мы фактически потребовали от Японии принять наш стиль капитализма»[10].

С переходом на американскую модель корабль «Корпорации» Japan, Inc, черпнул воду бортом - темпы роста экономики с почти 6% в 1987 г., к 1993 г. рухнули почти до нуля. Попытка Банка Японии стимулировать рост, за счет снижения процентных ставок, привела лишь к взрывному буму на рынках акций и недвижимости[13]. В 1990 г. раздувшийся финансовый пузырь лопнул, и правительство Японии было вынуждено приступить к бюджетному стимулированию экономики, что к 1996 г. привело к появлению дефицита бюджета. Борьба с новым злом поставила экономику на грань «клинической смерти» конца 1990-х - начала 2000-х гг. Оказавшись на грани сваливания в петлю дефляции, Япония первой применила политику «количественного смягчения». Но, опасаясь роста инфляции, использовала ее в ограниченных масштабах.

 Основным средством стимулирования экономики Японии стало бюджетное стимулирование, приведшее к стремительному росту пирамиды ее государственного долга: с 1984 г. по 2012 г. он вырос в 3,5 раза - с 67%, до 236% ВВП. «Чистый долг» - за вычетом резервов, достиг 130%. Но и этого после 2008 г. оказалось уже недостаточно. Мировой кризис нанес сокрушительный удар по экономике Японии - всего за три последующих года йена укрепилась почти на 60%. Это привело к очередному экономическому и политическому кризису в результате которого либерал-демократы вернулись к власти. Новый премьер-министр С. Абэ  под угрозой потери независимости Центробанком Японии потребовал от него массированного эмиссионного ослабления йены, для достижения уровня инфляции не ниже 2%.

Проблема в том, что уже в среднесрочной перспективе, следствием подобного ослабления станет рост процента по госдолгу, проблема которого для Японии обострится с приближающимся исчерпанием внутренних накоплений. При существующем уровне госдолга повышение процента даже на уровень инфляции способно поставить Японию на грань банкротства: все ее налоговые поступления пойдут только на выплату процентов. Не случайно, крупнейший в мире государственный пенсионный фонд - японский GPIF, владеющий 67% внутренних облигаций Японии, уже начал их распродажу[14]. Все надежды С. Абэ полагаются только на достижение опережающих темпов экономического роста, однако попытка залить стагнирующую экономику деньгами скорее приведет к потопу, чем напитает иссохшую почву: деньги пойду на спекулятивные рынки, а не в реальный сектор, об этом уже свидетельствует стремительный взлет индекса NIKKEI в начале 2013 г.

Ослабление валюты одной из крупнейших экономик мира, не может не вызвать и международных проблем. И сегодня многие эксперты уже расценивают меры японского правительства по ослаблению йены, как развязывание мировой валютной войны[15].

Европа

 Европейцы, очевидно, учли опыт Японии и решили не искушать судьбу: сразу после падения Берлинской стены и объединения Германии они пошли дальше и на основании Маастрихтских соглашений 1991 г. создали Европейский Союз.

Создание Европейского Союза диктовалось, прежде всего, необходимостью решения возникшей геополитической проблемы: Европейское единство утверждал канцлер Г. Коль - вопрос жизни и смерти; от этого зависит, будет ли в XXI веке мир или война[20]. В документе ХДС/ХСС под названием размышления о Европе от 1994 г. разъяснялось: «Единственную возможность предотвратить возврат к нестабильной довоенной системе, где Германия оказывается на границе между Востоком и Западом, дает интеграция центрально- и восточно-европейских соседей Германии в европейскую послевоенную систему и налаживание широкомасштабного сотрудничества с Россией… Если европейская интеграция не будет развиваться, соображения собственной безопасности могут вынудить или подтолкнуть Германию к самостоятельной стабилизации Восточной Европы традиционным путем»[21].

Но главную угрозу безопасности Германии (и Европы) представляли не геополитические, как это можно подумать, а экономические проблемы. Они были сходны с теми, которые угрожали и Японии. И не случайно. По своей экономической и ментальной модели Германия и Япония очень близки, отмечал немецкий дипломат Г. фон Дирксен еще в 1930-х гг.: для обеих стран «любой сбой в регулярном потоке импорта — экспорта неизменно угрожал самому существованию го­сударства»[22].

* * * * *

* * * * *

* * * * *