Законы регулируют лишь малую толику повседневной рыночной деятельности. Потеря доверия ощутимо под­рывает способность нации к ведению бизнеса... Государственное регулирование не может заменить честность.

А. Гринспен[1].

Одним из «условий нормального функционирования рыночного капитализма, которое не часто увидишь в перечнях факторов экономического роста и повышения уровня жизни, является доверие к слову, данному другими, - отмечает А. Гринспен, - В условиях верховенства закона у каждого есть право на судебное исполнение договоренностей, однако, если судебного решения потребует значительная часть заключенных договоров, судебная система захлебнется, а общество не сможет следовать принципу верховенства закона»[2]. Последователь неолиберальной школы Д. Лал поясняет: «Чтобы сократить транзакционные издержки «полицейского» характера, связанные с безудержно эгоистическим поведением, капитализм всегда нуждался в моральном стержне»[3].

Без доверия утверждает бывший глава ФРС, «разделение труда, принци­пиально необходимое для поддержания нашего уровня жизни, было бы невозможным...»[4]. «Доверие, - по словам Ф. Фукуямы, - подобно смазке, которая делает работу любой группы или организации более эффективной»[5].

Однако, как отмечает Д. Стиглиц, господствовавший последнюю четверть века в США «жесткий индивидуализм в сочетании с явно доминирующим материализмом привел к подрыву доверия», а последовавший кризис окончательно «обнажил не только недостатки основной экономической модели, но и недостатки нашего общества. Слишком многие получали в нем преимущества за счет других. Чувство доверия было утрачено»[6].

По мнению А. Гринспена основной причиной утраты доверия были участившиеся случаи мошенничества: «Мошенничество разрушает сам рыночный процесс, поскольку он невозможен без доверия участников рынка друг другу»[7]. При этом Гринспен заявляет, что: «никакой необходимости в законе о борьбе с мошенничеством не было…»[8]. Рынок должен все отрегулировать сам, считает А. Гринспен. Как последовательный либертарианец он основывал свое мнение не на моральных, а на чисто практических соображениях – доверие определяется лишь заинтересованностью контрагента в сделке и его репутацией[9]. Мошенники, являются исключением из правил, и своими действиями они подрывают свою репутацию, полагал Гринспен, и, следовательно, рано или поздно с ними просто перестанут иметь дело.

В отличие от бывшего главы ФРС, Ф. Фукуяма, изложивший свой взгляд на проблему в книге «Великий разрыв» еще в 1995 г., связывал утрату доверия, прежде всего, с деградацией социального капитала. Обосновывая его ценность, Фукуяма писал: «моральные ценности и общественные правила — не просто деспотические ограничения выбора, налагаемые на индивида, а скорее необходимые условия совместной деятельности любого типа».Как физический и человеческий капитал, «социальный капитал производит богатство и, таким образом, является экономической ценностью национальной экономики. Он является также предпосылкой всех форм совместного предпринимательства, которые существуют в современном обществе...»[10].

Причину деградации социального капитала Ф. Фукуяма находил в распространении «культуры крайнего индивидуализма». Автор «конца истории» на этот раз приходит к выводу, что «лозунг «Пределов нет» оказывается сомнительным... Общество, ориентированное на то, чтобы постоянно действовать наперекор нормам и правилам во имя роста индивидуальной свободы выбора, окажется все более и более дезорганизованным, атомизированным, изолированным и неспособным выполнять общие цели и задачи»[11].

Культивирование радикального индивидуализма – все большей свободы, на практике реализуется в виде все большей концентрации капитала. «Проводимая в США политика, - отмечает в этой связи Дж. Сакс, - все чаще позволяет корпоративным прибылям доминировать над всеми другими устремлениями: честностью, справедливостью, доверием..»[12].Ничто не дается бесплатно, концентрация физического, финансового капитала осуществляется за счет исчерпания социального.

Своей кульминации этот процесс достиг к началу 2000-х гг.  Д. Стиглиц находил причины роста мошенничества и утраты доверия в этот период именно в моральной деградации финансовой и политической элиты американского общества. В качестве примера он приводит заявление главы Goldman Sachs Л. Бланкфейна, который «утверждал, что он всего лишь делал «работу Бога» и при этом он и другие ему подобные отрицали, что в их действиях было предосудительное, возникало ощущение, - замечал в этой связи нобелевский лауреат, - что банкиры живут на другой планете. По крайней мере, они пользуются явно другими моральными ориентирами»[13].

Одну из главных причин моральной деградации американской элиты Д. Стиглиц находил в крахе ее морального оппонента - Советского Союза:

«Основные экономические и политические права перечислены во Всеобщей декларации прав человека. В ходе этих дебатов Соединенные Штаты желали говорить только о политических правах, а Советский Союз только об экономических… После краха Советского Союза права корпораций стали приоритетными по сравнению с базовыми экономическими правами граждан…». «За период американского триумфа после падения Берлинской стены… Экономическая политика США в меньшей степени основывалась на принципах, а в большей на своих корыстных интересах или точнее, на симпатиях и антипатиях групп с особыми интересами, которые играли и будут играть столь важную роль в формировании экономической политики»[14].

Моральная деградация, ведет к социальному разрушению общества, люди перестают воспринимать других людей, как равных, а лишь как инструмент для достижения собственных эгоистических целей. Люди все меньше становятся людьми и все больше «волками Гоббса». Тот же самый процесс происходил накануне обеих мировых войн, люди постепенно теряли человеческое. И нужен был лишь небольшой толчок, что бы все уточняющаяся ткань, отделявшая человека от зверя, была прорвана. Неравенство, становясь чрезмерным, из двигателя общественного развития превращается в его убийцу.

Исчерпание накопленного социального капитала приводит к разрушению социальной ткани общества. Примером в данном случае могут являться данные Ж. Твенге из университета Сан-Диего, исследовавшего предпочтения представителей трех групп поколений «бэби-бумеров» (1945-1965 гг.р.), «сорокалетних» (1965-1980 гг.р.) и «миллениума» - (после 1980 г.). «Миллениумы» оказались наименее социально-ориентированы. Доля американских студентов стремящихся к богатству составляла, для «бэби-бумеров» - 45%, для «сорокалетних» - 70%, для «миллениумов» - 75%[15].

Д. Сакс указывает на углубление культурных, географических, расовых и классовых различий; «Америка стала страной посторонних. А это отчуждение сопровождается снижением доверия. По словам социолога Б. Патнэма, американцы «уходят в глухую оборону», особенно в крупных городах, где проживают различные этнические группы, не знающие друг друга и не доверяющие друг другу В результате страдает всякое реалистичное понимание жизни «других»»[16]. Не случайно проблема сохранения «социального единства» (Social cohesion) приобретает все большую остроту в последнее время[17].

Разрушение социальной ткани общества ведет к нарастанию ощущения понижения безопасности, в американском обществе, что связано с усилением тревожности[18]. «Своего рода закрытые общины, отгороженные от других, которые стали расти как грибы в пригородах в 70-х и 80-х годах, рассматриваются многими как наглядные символы полной недоверия, распавшейся на мелкие единицы и изолированной Америки», - пишет Ф. Фукуяма. По его мнению, «закрытые общины пытаются воссоздать внутри своих стен подобие физической безопасности»[19].

Наиболее ощутимо разрушение социальной ткани общества проявилось в падении доверия к демократическим институтам. «Мы либо имели дело с абсолютно грязной игрой, либо рехнулись, – восклицали герои книги М. Льюиса, непосредственные участники событий, предшествовавших Великой рецессии, - Мошенничество было настолько очевидным, что мы испугались, не подорвет ли оно нашу демократию»[20]. «Грядет кончина демократического капитализма»[21].

 «Еще одной жертвой произошедшего стала вера в демократию, - подтверждал Д. Стиглиц, - В развивающемся мире люди смотрят на Вашингтон и видят системы управления, позволяющую Уолл-Стриту диктовать правила, которые работают на обеспечение корыстных интересов и ставят при этом под угрозу всю мировую экономику… Уолл-Стрит получила деньги в таких количествах, о которых даже самые коррумпированные руководители в развивающихся странах никогда и не думали в самых светлых своих мечтах»[22]. На эти деньги покупается, прежде всего, государственная власть и политическое влияние.

«Богатые… платят за дорогие избирательные кампании президентов и конгрессменов…, - отмечает в этой связи Д. Сакс, и, - богатые получили контроль над политической системой»[23]. Д. Сакс поясняет, как это происходит: «В Америке все дороги во власть идут через телевидение, а доступ к нему зависит от наличия больших денег. Данная простая логика отдала американскую политику в руки богатых, влияющих на неё как никогда прежде»[24]. Другим инструментом являются «корпоративные взносы в пользу избирательных кампаний (которые) все больше подрывают демократический процесс, и делается это с благословения Верховного суда США»[25].

Если следовать древнегреческим представлениям об обществе, то современная политическая система США весьма далека от демократии. Платон скорее определил бы ее как олигархию – власть определяемую наличием денег. Платон так же описывает и процесс перехода от правления названного им тимократией к олигархии: «кладовая у каждого дома полна золота, губит это правление; ибо богатые изобретают, на что его потратить, и для этого изменяют законы, которым не повинуются ни сами они, ни жены их…». «Жадные до денег… они будут трястись над собственными деньгами, так как чтут их и собирают скрыто, чужие же тратить им понравится…». «По склонности смотреть друг на друга и подражать таким же, как все они, делается и простой народ… простираясь далее в стяжательстве, граждане чем выше ставят деньги, тем ниже добродетель», – это противоположные чаши весов[27].

* * * * *

* * * * *

* * * * *