Что же представляла из себя Белая Армия? За что шли на смерть ее солдаты и офицеры? Не претендуя на исчерпывающий ответ, приведем лишь отдельные характерные зарисовки, сделанные самими белогвардейцами и их союзниками, которые дают общее представление на этот счет:

Северная армия:

Член правительства Северной области эсер Б. Соколов вспоминал, что офицерство Северной армии: «В большей своей части… было не только весьма высокого качества, не только превосходи­ло офицерство Сибирской и Юго-Западной армий, но и отличалось от офицерства Добровольческих частей. Оно было не только храбро, оно было разумно и интеллигентно»[1]. «Прибывшие в область офицеры в большей своей части отли­чались тоже мужественным и доблестным исполнением своего долга. К сожалению, между ними не было полной солидарности, т.к. офицеры, спасенные на Украине от большевиков немцами, были проникнуты германофильством, что возмущало офицеров, сохранивших верность Антанте. Все это антантофильство и германофильство, конечно, не носило серьезного характера, но, к сожалению, давало повод для ссор и недоразумений. Много выше стояла офицерская среда в артиллерии, производя своим поведением, воспитанностью и уровнем образования впечатление офицеров мирного времени. Цвет офицерства составляла небольшая группа кадровых офицеров, командовавших отдельными войско­выми частями пехоты и артиллерии, на которых, собственно говоря, и держалась наша маленькая армия»[2].

Царящие среди них настроения передавал английский ген. Э. Айронсайд:  «Память о революции глубоко въелась в их (офицерские) души. Я пытался внушить им, что они должны уменьшить пропасть между офицерами и рядовыми, но почувствовал, что мои слова не произвели на них никакого впечатления… Офицеры исправно несли службу, но в их глазах я видел ужасную безысходность. Многие из них в глубине души не верили, что смогут разбить большевиков, хотя все еще твердо были убеждены, что им нужно оказывать сопротивление»[3].

В то же время, как единодушно отмечали белые генералы, командовавшие Северной армией, «кроме единичных случаев…, отношения между солдатами и офице­рами были дружелюбны…[4]. Несколько офицеров, особенно отличившихся своими боевыми действиями, и известных большевикам своей активностью, были спасены солдатами…»[5]. Б. Соколов относил эту особенность к тому, что: «не было в северянах, в частности в северных войсках, ненависти к интеллигентам и барам (исключение составляли горожане и пригородские жители)… Это явление тесно связано с характером и натурой северян. В них нет и в помине того озлобления, зата­енной обиды и ненависти к барам и интеллигентам, столь характерных для великоросса средней России. Здесь на Севере были только следы этих настроений, только отголоски, только отражение общероссийских настроений масс. Вместе с тем у северян и больше са­мостоятельности, больше и чувства собственного досто­инства»[6].

Но главной чертой Северной армии отличавшей ее от всех остальных, являлось то, что ее основной цементирующей силой были не столько офицеры, сколько войска интервентов. Их роль наглядно передавали воспоминания ген. В. Марушевского: «Восстания… только подтвердили необходимость наличия в отрядах хотя бы небольшого числа иностранных войск. Здесь важна была не сила, а наличие иностранного мундира, в котором простолюдин видел не только штык или револьвер, но государственную силу, стоявшую за ним. Кроме того, хотя бы небольшая иностранная сила обеспечивала свободу действий каждого войскового начальника, охраняя его жизнь от покушений. С этим надо было считаться и не успокаивать себя теоретиче­скими соображениями о политических вкусах и идеалах нашего мужика»[7].

Принцип пропорционального состава русских и иностранцев был установлен еще в соглашении союзников с Мурманским Советом от 6 июля 1918 г. Согласно ему из русских «не должны формироваться отдельные русские части, но, поскольку позволят обстоятельства, могут быть сформированы части из равного числа иностранцев и русских»[1]. Но даже, через полгода после высадки союзников 1 января 1919 г. в Северной Области (Архангельском и Мурманском фронтах) на 7,1 тыс. русских солдат и офицеров приходилось 23,2 тыс. солдат и офицеров интервентов[8]. После проведения принудительной мобилизации на 15 апреля 1919 г. на 24,5 тыс. русских – 21,5 тыс. интервентов[9]. Несмотря на дальнейший рост численности войск интервентов (до 27 тыс.) увеличение русской части армии оказалось невозможным, поскольку доступные мобилизационные ресурсы области оказались исчерпаны.

Боеспособным ядром Северной армии были именно войска интервентов, отмечал Б. Соколов: «Все фронты были в полном подчинении у английского командования… Позиции были заняты главным образом английскими, кое-где русскими силами, русским же разрешалось занимать более глухие и менее ответственные места. Пропуски, проезды… - все это было в руках у союзной комендатуры. Госпитали… были английские, персонал же смешанный, русский и английский. Интендантство, снабжавшее фронт и тыл, было исключительно английским, и русские получали все, начиная с довольствия и кончая обмундированием, с английских складов»[10].

Северо-западная армия

Русская Западная армия была сформирована в октябре 1918 г. при активном немецком участии[2]. Условия формирования северо-западной армии, подписанные в октябре 1918 г. в частности гласили:  «Формирование армии будет происходить… под прикрытием германских оккупационных войск… Денежные средства на содержание армии отпускаются германским правительством заимообразно Русскому Государству…». При этом указывалось, что германские войска в наступлении не участвуют…, но «следуют за армией для поддержания внутреннего порядка и престижа власти… После занятия Петербурга объявляется военная диктатура…»[11]. В армии первоначально насчитывалось «в общей сложности около 50 тысяч человек (вместе с около 40 тысячами немецких добровольческих частей). При переброске (в Россию, речь шла только о русских частях) осталось лишь 6—7 тысяч человек»[12].

Член Северо-Западного правительства В. Горн оставил следующее описание этой армии: «Период немецкой учебы оказался весьма краток, а с русской стороны дело велось крайне беспечно и бестолково. Уже тогда, в момент зарождения белой армии, вскрылась одна психологическая черточка, которая сразу возмутила бравых немецких инструкторов. Едва успев надеть погоны и шашку, русские офицеры начали кутить и бездельни­чать, не все, конечно, но... многие. Немцы только руками разводили, глядя на такую беспечность. Быстро стал пух­нуть "штаб", всевозможные учреждения "связи", а солдат - ноль. Офицеров в городе многое множество, но большинство из них желает получать "должности", сообразно с чи­ном и летами. Немцы нервничают, ругаются. Если не из­меняет память, так и топчутся на одном месте, пока на выручку не появляются перебежавшие от большевиков на маленьком военном пароходике матросы чудской флотилии и небольшой отряд кавалерии Балаховича - Пермыкина. К этим удравшим от большевиков частям позже присоедини­лись небольшие кучки крестьян-добровольцев, затем насильственно забрали старших учеников гимназии, реального училища, - и армия была готова. Вся затея явно пахла  авантюрой, и большинству обывателей даже в голову не приходило, что их жизнь и достояние будут зависеть только от успехов такой армии»[13].

«Состав армии был до крайности пестрый и какой-то случайный, - отмечал ген. В. Марушевский, - Видно было, что все это нуждается в на­стойчивой, организационной работе, в огромных мате­риальных средствах, в запасах обмундирования, обуви, теплой одежды. Ничего этого не было»[14]. Северо-западная армия действительно попала в крайне затруднительное материальное положение. Однако переговоры Юденича «с состоятельными соотечественниками (эмигрировавшими в Швецию) результатов не дали…»[15]. Союзники в свою очередь были больше озабочены содействием в становлении новых независимых прибалтийских государств, поэтому «помощь от Антанты, если не считать поставок американской муки, приходила «крохами». Немецкие оккупационные власти давали значительно больше»[16].

Численность армии, по данным ее командующего ген. Н. Юденича, к февралю 1919 г. составляла всего 758 офицеров и 2624 рядовых[17]. К сентябрю она достигла численности 27 тыс. человек, а по данным Военного министерства Северо-запада даже – 59 тыс. человек. «Такая разница между действительным составом добровольческой армии и тем, что значилось на бумаге, объяснялось тем, - отмечает историк А. Шишов, что - …Армейское командование, таким образом, рассчитывало получить от правительства «дополнительные» ассигнования, получаемые им от Антанты»[18].

Армия Юга России

Ее история начинается с прибытия в ноябре 1917 г. на Дон ген. М. Алексеева. Правда силы «алексеевской организации», по словам ген. Н. Головина, «были настолько ничтожны, что она была бы сразу задушена местным большевизмом»[19]. Именно поэтому создание всероссийской вооруженной силы, по замечанию П. Милюкова, происходило в «гостях у казаков»[20]. «В Добровольческую армию поступали офицеры, юнкера, кадеты, студенты, гимназисты, и почти не приходило солдат…, - отмечал Головин, - Таким образом, Добровольческая армия с самого начала приобрела характер «офицерской» части, то есть явилась ополчением «патриотически настроенной интеллигентной молодежи», морально оторванным от народных масс»[21].

 Наибольшим препятствием для создания армии, явилось не противодействие большевиков, а противоборство между командующими, добровольцами и казаками. Сотрудничество добровольцев с казаками началось только после того, как право-либеральные «московские общественные организации совершенно определенно поручили объявить, что руководители противобольшевистского движения могут рассчитывать на моральную помощь лишь при условии, что все они (Алексеев, Корнилов и Каледин) будут работать на Юге России совместно… только после того, как это соглашении состоится и… будет передано представителям Англии и Франции,  можно рассчитывать на получение денежной помощи от союзников»[22].

Для окончательного формирования Армии Юга России, оставалось присоединить к ней помимо Кубанской еще Донскую армию. На это ушел почти год. Приказ об объединении армий Деникин подписал только в начале января 1919 г.[3] Объединение стало возможным исключительно благодаря «участию» англичан, которое наглядно характеризовало письмо британского представителя ген. Пуля - П. Краснову: «Если я принужден буду возвратиться и донести своему правительству, что между русскими генералами существует зависть и недоверие, это произведет очень тяжелое впечатление и, наверно, уменьшит вероятность оказания помощи союзниками. Я бы предпочел донести, что Ваше Превосходительство проявили себя столь великим патриотом, что готовы поступиться собственными желаниями для блага России и согласиться служить под начальством ген. Деникина»[24].

К середине 1919 г. Армия Юга России состояла из Донской, насчитывавшей 100 тыс. человек, Кубанской – 30 тыс. и Добровольческой – 10 тыс. армий[25]. Она находилась в несравненно лучших условиях по сравнению с другими белыми армиями: ее потенциальные материальные и людские ресурсы в разы превышали возможности всех остальных белых армий вместе взятых. Сподвижник Колчака Гинс завистливо восклицал: «Одна Кубань обладала такими человеческими и экономическими ресурсами, как вся Сибирь»[26].

Что касается населения, то в сентябре 1919 г. У. Черчилль сообщал кабинету министров:«Армии ген. Деникина господствуют на территориях, на ко­торых живет не менее тридцати миллионов русских и кото­рые включают третий, четвертый и пятый по значению го­рода России. Вся эта территория вполне доступна для торго­вых сношений с Францией и с Англией. Торговля же является в данное время насущной потребностью их народонаселе­ния. В распоряжении войск ген. Деникина — целая сеть же­лезных дорог, находящихся в сравнительно хорошем состоя­нии и нуждающихся лишь в подвижном составе. Жители этих районов устали от большевизма, испытав его по доброй воле или по принуждению. Нет никакого сомнения в том, что этот тридцатимиллионный народ, если бы только была возможность прибегнуть к плебисциту, подавляющим большинством голосов высказался бы против возвращения  большевистского правительства Ленина и Троцкого. Больше того: ген. Деникин имеет в своем распоряжении армию, которая, хотя в основном и является добровольческой, быстро растет в своей численности и в настоящее время в ней уже более 300 тыс. чел.»[27].

Из общей численности армии, ее боевая часть составляла примерно половину: в период максимальной численности летом 1919 г. - 30 тыс. офицеров, 70 тыс. казаков, 10 тыс. горцев…, всего около 140 тыс. человек[28]. При этом армия целиком могла полагаться только на офицеров добровольцев. Историк Л. Спирин в этой связи замечает: «стоило только перейти к массовой мобилизации... как процент офице­ров упал в 7—8 раз, и армия стала терпеть поражения»[29]. Эту данность подтверждает и другой историк С. Волков: «На офицерском самопожертвовании во многом и держалось Белое движение…»[30]. Даже «казаки требовали, чтобы офицеры шли впереди. Поэтому потери в командном составе были очень велики», - отмечал атаман П. Краснов[31].

Доля офицеров в армии Юга России и ее общая боевая численность[32].

Создание Добровольческой армии требовало времени и денег: на каждые 10 тыс. человек - один миллион рублей в неделю, но здесь возникали проблемы. 23 мая ген. М. Алексеев сообщал П. Милюкову: «Без денег… я вскоре буду вынужден распустить армию»[33]. И лидер крупнейшей либеральной партии России П. Милюков предложил … помощь немцев. Американский историк бесстрастно констатирует: «Человеком, который сделал очень многое, что бы примирить немцев и Добровольческую армию, был П. Милюков, лидер партии кадетов»[34]. Тот самый П. Милюков, который за год до этого обвинил в измене немцам царское правительство, а затем провозгласил крестовый поход против немецких наемников – большевиков.

Немцы дали не только деньги, по словам историка П. Кенеза, «приход немцев радикально изменил ход Гражданской войны в Южной России. Свергнув режим большевиков, немцы дали возможность Белому движению реорганизоваться»[35]. Однако на формальный союз с немцами добровольцы не пошли. Свое отношение к Германии ген. М. Алексеев, по словам Деникина, определил в начале мая 1918 г.: «Союз с немцами морально недопустим, политически нецелесообразен. Пока – ни мира, ни войны»[36]. Добровольцы стремились сохранить «чистоту риз», связывая все свое будущее со своими союзниками по Антанте. И последние давали их в лице представителей великобританской и французской военных миссий, прибывших в Новочеркасск уже в первой половине января 1918 г. и заявивших, что «пока союзники могут помочь нам только деньгами»[37].