У нас почти отсутствует историческое мышление. Мы привыкли оперировать исключительно категориями моральными или социологическими, не конкретными, а отвлеченными. Наше сознание идет преимущественно отрицательным, не творческим путем.

Н. Бердяев^[1]

Развитие человечества неизбежно требует взгляда простирающегося за существующие горизонты, хотя бы для того, что бы этот путь в будущее не был пустым плутанием в темноте, и не завел его в очередной тупик. Такой взгляд в будущее, позволяет сделать опыт прошлого, однако возможности его познания методами классической, традиционной истории весьма ограничены, поскольку она является лишь описательным источником знаний. Для понимания истории необходимо дать ее объяснение, т.е. дать ответ на вопрос о причинах произошедших событий. Наиболее широко распространенным, и едва ли не единственным, инструментом для подобных «исследований» стало «творческое осмысления» истории. Однако подобный «творческий» подход лишь искажает действительность, поскольку он основан на личностном восприятии истории, на личностных оценках, что не имеет никакого отношения к настоящей исторической жизни, которая имеет свою объективную реальность, свои объективные ценности.

 Объективное понимание истории может дать только естественнонаучный подход к ее изучению. Это вовсе не означает возвращения к историзму, и не из-за «нищеты» К. Поппера – вообще отрицающей всякое понимание истории, и не из-за того, что «историзм не в состоянии понять смысл истории, ибо вообще отрицает смысл»^[2], а из-за догматизации диалектических понятий в условиях ожесточенной идеологической борьбы XX века. В этих условиях, для понимания истории «должна быть произведена совершенно самостоятельная и новая работа мысли, усилие творческого духа. Но наша национальная мысль, - отмечал Н. Бердяев, -  очень мало об этом думает или думает по старым шаблонам, по привычным категориям»^[3].

О необходимости нового подхода к изучению истории еще в 1831 г. в своих «Философских письмах», взорвавших образованное общество того времени, писал П. Чаадаев: «Ни к чему не ведут попытки связать между собой времена… (и) непрестанная работа над фактическим материалом… если внимательно всмотреться в дело, то окажется, что все сырье истории уже исчерпано… если и предстоит еще дать лучшие объяснения прошедшим эпохам, то эта задача будет решена не критикой, которая способна копаться лишь на свалке истории, а приемами чисто рациональными…» «В наши дни рациональное воззрение на историю привело бы без сомнения, к более положительным результатам. Разум века требует совсем новой философии истории, такой философии истории, которая так же мало напоминала бы старую, как современные астрономические учения мало схожи с рядами гномонических наблюдений Гиппарха и прочих астрономов древности. Надо только осознать, что никогда не будет достаточно фактов для того, что бы все доказать, а для того, чтобы многое предчувствовать их было достаточно со времен Моисея и Геродота. Самые факты, сколько бы их не собирать, еще никогда не создадут достоверности, которую нам может дать лишь способ их понимания…»^[4].

В России рациональные приемы объяснения истории использовал уже известный историк И. Болтин в конце XVIII века^[5]. Однако даже почти век спустя в1872 г., один из классиков русской исторической мысли С. Соловьев писал, о «незрелости у нас исторической науки», проистекающей «от неустановленности основных начал при изучении жизни народов: то применяли к русской истории неподходящую мерку истории чужих народов, отчего происходили странные выводы; то, наоборот, изучали русскую историю совершенно особняком, не подозревая, что при всем различии своем она подчиняется общим основным законам, действующим в жизни каждого исторического народа»^[6].

Основная причина этой незрелости исторической науки заключалась в том, что она оказалась не готова принять рациональный подход к своему пониманию. Не случайно, именно с указания на эту данность начинал свой курс Лекций другой классик русской исторической мысли В. Ключевский: «Боюсь, что изложенный мною план курса вызовет в вас одно важное недоумение. Я буду излагать вам факты политические и экономические с их разнообразными следствиями и способами проявления - и только, ничего более»^[7].

Истоки неготовности к рациональному восприятию истории, по словам Н. Бердяева, брали начало в том, что «русский интеллигент никогда не уверен в том, следует ли принять историю со всей ее мукой, жестокостью, трагическими противоречиями, не праведнее ли ее совершенно отвергнуть. Мыслить над историей и ее задачами он отказывается, он предпочитает морализировать над историей, применять к ней свои социологические схемы, очень напоминающие схемы теологические. И в этом русский интеллигент… остается характерно-русским человеком, никогда не имевшим вкуса к истории, к исторической мысли и к историческому драматизму…»^[8]

Оправданием «социального идеала» Г. Белова, может служить только то, что прошлое порой бывало столь чудовищно жестоко и несправедливо, что моральная оценка истории является для исследователя едва ли не единственным средством способным сохранить в себе человека. Тот факт, что исторические оценки с точки зрения «социального идеала» получили наибольшую популярность в России, говорит о том, что в ней факторы его вызывающие проявились с наибольшей силой.

Естественнонаучный подход может объяснить объективную неизбежность, и даже необходимость, того, что моральная оценка истории не сможет простить ни при каких обстоятельствах. Это две порой противоположные объективные силы, которые, тем не менее, обе способствуют развитию цивилизации: с одной стороны устанавливая допустимые моральные пределы, а с другой предупреждая об ошибках прошлого, приводящих к их нарушению.

Но, взятые каждые по отдельности, эти силы становятся ложью: моральные оценки, сделанные без твердой естественнонаучной основы, быстро превращаются в ложь морализаторства, оторванную от объективных существовавших условий и тенденций. Но основная проблема моральных оценок в истории связана с выбором моральных ориентиров и именно на их утверждении, в жестком противоборстве, особенно с наступлением переломных моментов ХХ века и была сконцентрирована вся основная историческая научная мысль.

В то же время естественнонаучное познание истории почти застыло в своем развитии. «Такого (рационального) обращения к истории у нас до сих пор почти не было, и нам не хватало соответствующих категорий для мышления над историей и ее задачами»^[14], - отмечал этот факт Н. Бердяев, - «Наша национальная мысль все еще грешит провинциализмом, и направлена она, главным образом, на сведение отрицательных счетов»^[15].

Непримиримые политические распри и социальные антагонизмы разрывали в ХХ веке не только Россию, но и все ведущие страны мира. Крах Советского Союза и наступивший, уже почти постиндустриальный, XXI век не только не ослабил этих противоречий, но и наоборот во многом радикализовал их. В этих условиях познание истории все в большей мере становится заложником, противоборствующих идеологий, национальных и групповых интересов, превращающих историю, в конечном счете, в инструмент своего влияния.

Вместе с тем, необходимость в понимании истории все более возрастает, в той же мере, в какой человечество все отчетливее приближается к очередной переломной точке своего развития^[16]. Каким будет это новое будущее и можно ли его изменить? – ответ на этот вопрос во многом кроется в понимании прошлого.