Армия представляет собою сколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения.

Л. Троцкий[1]

Почему армия стоит первой? Потому, что именно она, - отмечал А. Деникин, - сыграла решающую роль в судьбе революции: «Исследуя понятие «власть» по отношению ко всему доок­тябрьскому периоду русской революции, мы, в сущности, го­ворим лишь о внешних формах ее. Ибо в исключительных условиях мировой войны небывалого в истории масштаба, когда 12% всего мужского населения было под ружьем, вся власть находилась в руках Армии»[2]. И это была крестьянская армия на 90-92% состоявшая из выходцев из сельской местности[3].

Развал

Постфевральская история армии, почти во всех воспоминаниях начинается с Приказа №1Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Петроградского Совета, вышедшего 2 марта 1917 г. тиражом 9 млн. экземпляров![4] С Приказа, имеющего «такую широкую и печальную известность и, давш(его), - по словам Деникина, - пер­вый и главный толчок к развалу армии»[5]. Приказ №1 требовал «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов... Всякого рода оружие... должно находиться в распоряжении... комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам...»[6]. Солдаты истолковали этот приказ, как разрешение выбирать командиров, хотя в приказе об этом не было ни слова, а наоборот предписывалось соблюдение «строжайшей воинской дисциплины»[7]. Однако появление Приказа №1, отмечал ген. М. Алексеев, «спровоцировало серьезные беспорядки в окопах»[8].

А. Керенский объяснял появление «Приказа» тем, что в Петрограде, «проблемы с наведением порядка в войсках сильно осложнялись фактическим отсутствием… офицеров, способных возглавить массу солдат, имевшихся в нашем распоряжении». Десятки тысяч солдат необходимо было, как то организовать именно этой цели и служил приказ №1[9]. «Вам, может быть, был бы понятен приказ №1, если бы вы знали обстановку, в которой он был издан. Перед нами была неорганизованная толпа, и ее надо было организовать», - вторил один из  меньшевистских лидеров, член Исполкома Петроградского Совета И. Церетели [10].

Еще одно объяснение прозвучало на заседании правительства, главнокомандующих и ЦИК из уст представителя Совета Скобелева: «В войсках, кото­рые свергли старый режим, командный состав не присоеди­нился к восставшим, и чтобы лишить его значения, мы были вынуждены издать Приказ №1. У нас была скрытая тревога насчет того, как отнесется к революции фронт. Отдаваемые распоряжения внушали опасения. Сегодня мы убедились, что основания для этого были»[11]. «Приказ №1 - не ошибка, а необходимость, - вторил  член Совета и редактор «Новой жизни» И. Гольденберг, - Его редакти­ровал не Соколов; он является единодушным выражением воли Совета. В день, когда мы «сделали революцию», мы поня­ли, что если не развалить старую армию, она раздавит рево­люцию. Мы должны были выбирать между армией и револю­цией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили - я смело утверждаю это - надле­жащее средство»[12].

«Произведенное военными властями расследование не выявило авторов приказа. Тем не менее, через 3 дня, 5 марта, Совет отдал при­каз №2, подтвержденный официальной властью — Временным правительством, который разъяснял, что Приказ №1 относится только к Пет­роградскому военному округу. Однако приказ №2, как и воз­звание о незаконности обоих приказов, не получил никакого распространения в войсках и ни в малейшей степени не повлиял на ход событий, вызванных к жизни Приказом №1»[15],[1].

С Приказа №1 начались реформы в армии, которые возглавил, ставший военным министром лидер октябристов А. Гучков, поставивший перед собой две основные задачи:

- во-первых, предотвратить возможность военного контрреволюционного переворота. И Гучков начал свою деятельность: «с увольнения огромного числа командующих генералов... В течение нескольких недель были уволены... до полутораста старших начальников», то есть около половины»[16]. «Среди нашего командного состава было много честных людей, но многие из них были не способны проникнуться новыми формами отношений, - пояснял Гучков, - и в течение короткого времени в командном составе нашей армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии»[17].

- во-вторых, восстановить боеспособность армии. Уже после отставки, Гучков будет объяснять Корнилову, что он стремился: «Удержать армию от полного развала под влиянием того напора, который шел от социалистов, и в частности из их цитадели - Совета рабочих и солдатских депутатов, выиграть время, дать рассосаться болезненному процессу, помочь окрепнуть здоровым элементам»[18]. Восстановить дисциплину в армии Гучков попытался путем … многочисленных уступок[19]. Выполнение этой задачи было возложено  на созданную Гучковым комиссию Поливанова, сыгравшую, по мнению Деникина, решающую роль: «Ни один будущий историк русской армии не сможет пройти мимо поливановской комиссии, этого рокового учреждения, печать которого лежит решительно на всех мероприятиях, погубивших армию. С невероятным цинизмом, граничившим с изменой Родине, это учреждение, в состав которого входило много генералов и офицеров, назначенных военным министром, шаг за шагом, день за днем проводило тлетворные идеи и разрушало разумные устои военного строя...»[20].

Первым делом был изменен устав внутренней службы - отменялись титулование офицеров, обращение к солдатам на «ты» и целый ряд мелких ограничений для солдат, установленных уставом: воспрещение курить на улицах и в других общественных местах, посещать клубы и собра­ния, играть в карты и т. д. «Солдатская масса, не вдумавшись нисколько в смысл этих мелких изменений устава, приняла их просто как освобож­дение от стеснительного регламента службы, быта и чино­почитания. - Свобода - и кончено!.. Но если все эти мелкие изменения устава, толкуемые сол­датами распространительно, отражались только в большей или меньшей степени на воинской дисциплине, то разреше­ние военным лицам во время войны и революции «участво­вать в качестве членов в различных союзах и обществах, об­разуемых с политической целью», представляло уже угрозу самому существованию армии». Но военный совет, состоявший из старших генералов - хранителей опыта и тради­ции армии, - на своем заседании 10 марта полностью поддержал инициативы Временного правительства[21]. В итоге, вспоминал Деникин, «дисцип­ли­нарная власть начальников упразднена былавовсе…, вносилась полная анархия во внутреннюю жизнь войсковых частей и законом дискредитировался начальник…»[22].

Следующим шагом стало создание Комитетов, которые возникли, как формы революционной организации санкционированные Приказом №1. Появление Комитетов не вызвало сопротивления, наоборот их приветствовали, как «председатель Государственной Думы Родзянко, так и председатель Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе и главнокомандующий Западным фронтом генерал Гурко»[23]. Комитеты быстро набирали силу. Скоро в «число задач комитетов вошло «принятие законных мер против злоупотреблений и превышений власти должностных лиц своей части»… на комитеты возлагалась обязанность входить в отношения с политическими партиями без всякого ограничения, посылать в части депутатов, ораторов и литературу для разъяснения программ перед выборами в Учредительное собрание…»[24].

«Понемногу установилось фактическое право (комитетов) смещения и выбора начальни­ков, ибо положение начальника, которому «выразили недо­верие», становилось нестерпимым. Таким путем, например, на Западном фронте, войсками которого я (Деникин) командовал, к июлю ушло до 60 старших начальников - от командира корпуса до полкового командира включительно... в результате и на Юго-Западном фронте, где комитеты пользовались исключительным вниманием главного командования (Брусилов, Гутор), и у меня, на Западном фронте, все они сознались в полном своем бессилии не только двинуть войска вперед, но и остановить их безумное, паническое бегство…»[25].

«Теоретически становилось все яснее, — говорил один из виднейших комиссаров Станкевич, — что нужно или уничтожить армию, или уничтожить комитеты. Но практически нельзя было сделать ни того ни другого. Ко­митеты были ярким выражением неизлечимой социологи­ческой болезни армии, признаком ее верного умирания, ее паралича. Но было ли задачей военного министерства ускорить смерть решительной и безнадежной операцией?»[26]

«Следующая мера демократизации армии — введение института комиссаров. Заимствованная из истории французских революционных войн, эта идея поднималась в разное время в различных кругах, имея своим главным обоснованием недоверие к командному составу». Находясь в прямом и исключительном подчинении органам Временного правительства, комиссары лишь согласовывали свои действия с соответствующими военными начальниками… Между тем напор, и довольно сильный, шел с другой сто­роны. Совещание делегатов фронта в середине апреля обра­тилось с категорическим требованием к Совету рабочих и солдатских депутатов о введении в армии комиссаров, мо­тивируя необходимость его тем, что нет далее возможности сохранить порядок и спокойствие... Совещание предложило совершенно нелепый проект одновременного существования в армияхтрех комиссаров от: 1) Временного правительства; 2) Сове­та; 3) армейских комите­тов... Никаких законов, определяющих права и обязанности ко­миссара, издано не было. Начальники, по крайней мере, не зна­ли их вовсе — это одно уже давало большую пищу для всех пос­ледующих недоразумений и столкновений»[27].

 «Негласной обязанностью комиссаров явилось наблюдение за командным составом и штабами в смысле их политической благонадежности. В этом отношении демократический режим, пожалуй, превзошел самодержавный..., - отмечал Деникин, - Состав комиссаров, известных мне, определялся таким образом: офицеры военного времени, врачи, адвокаты, публицисты, ссыльные переселенцы, эмигранты, потерявшие связь с русской жизнью, члены боевых организаций и т. п. Ясно, что достаточного знания среды у этих лиц быть не могло… Что касается личных качеств комиссаров, то, за исключением нескольких - типа, близкого к Савинкову, - никто из них не выделялся ни силой, ни особенной энергией. Люди слова, а не дела»[28].

«Итак, - заключал Деникин, - в русской армии вместо одной появились три раз­нородные, взаимно исключающие друг друга власти: коман­дира, комитета и комиссара. Три призрачные власти. А над ними тяготела, на них духовно давила своей безумной, мрач­ной тяжестью власть толпы...»[29].

В довершение всего в конце апреля появился знаменитый «Приказ по армии и флоту», получивший собственное имя - «Декларация прав солдата». Она была подготовлена Советом и согласована с комиссией генерала Поливанова. По словам Деникина «Эта «декларация прав», давшая законное признание тем больным явлениям, которые распространились в армии, …окончательно подорвала все устои старой армии. Она внесла безудержное политиканство и элементы социальной борьбы в неуравновешенную и вооруженную массу, уже почув­ствовавшую свою грубую физическую силу...»[30]; «Вся военная иерархия была потрясена до основания, наружно сохраняя атрибуты власти и привычный порядок сношений: директивы, которые не могли сдвинуть армии с места, приказы, которые не исполнялись, судебные приговоры, над которыми смеялись...»[31].

Даже Гучков, протестуя против «декларации» сложил с себя полномочия военного министра, «не желая разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины»: «в том угаре, который нас охватил, мы зашли за ту роковую черту, за которой начинается не созидание, не сплочение, не укрепление военной мощи, а постепенное ее разрушение»[32]. Гучков мотивировал свою отставку сложившимися условиями «которые изменить я не в силах и которые грозят роковыми последствиями армии и флоту, свободе и самому бытию России...»[33].

«Безысходной грустью и жутью веяло от всех спокойных по форме и волнующих по содержанию речей главнокомандующих, рисовавших крушение русской армии, на объединенном совещании Временного правительства и ЦИК Совета 2-4 мая. Генерал Брусилов: «...Есть еще надежда спасти армию и даже двинуть ее в наступление, если только не будет издана декларация... Но если ее объявят - нет спасения». Генерал Алексеев: «…Реформы, которые армия еще не успела переварить, расшатали ее, ее порядок и дисциплину. Дисциплина же составляет основу существования армии… Свобода на несознательную массу подействовала одуряюще…». Генерал Драгомиров: «...Трудно заставить сделать что-либо во имя интересов России. От смены частей, находящихся на фронте, отказываются под самыми разнообразными предлогами: плохая погода, не все вымылись в бане. Был даже случай, что одна часть отказалась идти на фронт под тем предлогом, что два года назад уже стояла на позиции под Пасху...».